|
Неожиданно директором городского Центрального Лектория был назначен
молодой прогрессивно -мыслящий (к тому же мой знакомый) Володя Е. Он-то
и спросил меня по-дружески, кто бы мог своим приездом всколыхнуть
застойный воздух нашего города. Мы сидели в его просторном директорском
кабинете, где я оказался с очередной путёвкой на свою лекцию-концерт.
Мой ответ на его вопрос был полон корыстных надежд, но я спокойно, как
само собой разумеющееся, изрёк: «Давай попробуем пригласить Окуджаву».
«А это реально?»-усомнился молодой директор. «А ты позвони и спроси», -
подталкивал я его к решительным действиям. Когда Володя сказал, что
готов хоть сейчас, но где же найти телефон, мышеловка захлопнулась. Я
открыл свою записную книжечку и подчеркнул ногтем номер телефона Булата.
«Я не против», - тихо ответ абонент на том конце провода, - только это
будет не концерт, а творческая встреча». Свершилось! Событию был
назначен день: 30 ноября. Небольшое объявление у входа в Центральный
лекторий сработало лучше, чем огромные щиты Областной филармонии
вещающие о приезде Муслима Магомаева. Через день стало ясно, что зал
Центрального лектория на 300 мест , лопнет от наплыва желающих, подобно
мыльному пузырю воззомнившему себя аэростатом. Был снят зал ДК
Тракторостроителей (якобы по просьбе трудящихся Тракторного завода) на
1500 мест и начались звонки из самых высоких инстанций с просьбами
зарезервировать билетик, а то и десяток для имярек и детей такового. Из
отдела Культуры Обкома (большую букву употребил по давней привычке, а не
из уважения к этой организации), поступил звоночек : «Слышишь, Владимир
Иваныч, (они всегда и со всеми были на «ты»), там у тебя поёт какая-то
Окуджава, оставь-ка мне четыре билетика». Вот такая в обкоме культура
была...
Где-то около полудня 29 ноября мне позвонил Володя: «Булат приехал без
гитары, а у тебя семиструнка....». Я помчался в ДК. В небольшой
комнатёнке, расположенной неподалёку от главной сцены, сидели Булат
Окуджава с женой и взволнованый директор ДК Анатолий М. Меня
представили. Булат протянул лёгкую сухую ладонь: «Здравствуйте, Гриша.
Мне тут принесли уже несколько гитар...», - он кивнул в сторону стены,
где теснилось три или четыре инструмента. «Шестиструнки»,- как Штирлиц,
догадался я сквозь чехлы. Булат Шалвович познакомил меня с Ольгой
Владимировной, после чего я достал из футляра свою германскую «Мюзиму» с
пристроенным седьмым колком. К тому времени я навострился переделывать
«немок» на русский фасон, меняя порожек, пересверливая козелок и
добавляя седьмой колок. Такую «Мюзиму» уже упешно эксплуатировал мой
друг Серёжа Свербилов, Юлик Ким, а теперь взял в руки Булат. Он провёл
рукой по струнам, одобрительно качнул головой. «Спасибо. Это то что
надо...». «Не поддержите ли вы традицию,- обратился я к нему, - у меня
дома обычно завершаются вечера поэтической песни (так и сказал
«поэтической», зная его любимый термин применительно к жанру). Могу ли я
зайти за Вами после выступления?». Он легко согласился: «Разумеется. А
вот Оля не сможет. Она уезжает обратно в Москву. Сын приболел.»
30 ноября. Столпотворение у входа. Лишний билетик спрашивают уже около
метро. Зал забит до отказа. Стоят на балконе, в проходах, выглядывают из
операторских будок, но... места в первых двух рядах заполнены крайне
редко. Парт. элита дрогнула. Булата приветствуют стоя. Он смущенно
отмахивается и, дождавшись тишины, негромко и с издёвочкой, поглядывая
на пустующие места, произносит: «Ну, здравствуйте, уважаемые
тракторостроители.» Потом взгляд его скользит по фигурам атлетических
парней, стоящих слева и справа от сцены, в классических позах лагерных
надсмоторщиков (вертухаев): лицом к залу, ноги широко расставлены, руки
за спиной. «Присаживайтесь, ребята. Я не убегу». Зал хохочет. А те
тушуются и прижимаются к стенке, но с поста не уходят и не садятся.
Неожиданно для присутствующих, Булат спев несколько песен, приглашает к
микрофону никому неизвестную Наташу Горленко, молодую женщину,
композитора, пишущую песни на стихи испанских поэтов. Они поют на два
голоса знаменитую булатовскую «Грузинскую песню». Я не смею утверждать,
что Наташа украшала этот вечер, но куражу Булату прибавляла и таковой
ещё боле способствовал и без того небывалому успеху выступления. Забегая
вперёд, добавлю, что на следующий день, с разрешения Булата Шалвовича,
было ещё одно выступление с тем же результатом. Я полагаю, что город не
отказался бы и от третьего.
Когда затихли последние аплодисменты, я поспешил к уже знакомой мне
комнате. Однако, у входа стояли те же «амбалы» никого близко не
подпуская к двери. Я растерялся настолько, что моя привычная
застенчивость улетучилась, а ватные ноги уже несли меня к заветной
двери. И быть бы мне оттёртым свицовым плечом гренадера внутренней
безопасности, когда бы, на моё счастье, вдруг не приоткрылась, как по
волшебству, дверь и из за неё не показался бы Булат. Он сказал: «Гриша,
где же вы? Заходите».
Дальше всё уже пошло, как по-писанному: Булат Шалвович, Наташа и я сели
в машину моих друзей и мы поехали ко мне домой. Я знал, что дома ждут
нас наиболее близкие люди, застолье и, обычно прилагающаяся к такому
случаю, приятная беседа. За дверью было тихо. Я открыл её своим ключом и
обомлел. Нашему взору представилась картина «Лежбище котиков и тюленей».
Телами от входной двери и далее по комнатам было уложено, усижено и
уставлено всё свободное пространство довольно просторной нашей квартиры.
На диване предусмотрительно зияло небольшое свободное пространство для
гостей. Далее – плотная тихая масса с горящими глазами. Булат
усмехнулся. Расположился на диване и, поначалу отнекиваясь, всё же
принял чашечку куринного бульона. «Вы мне напомнили тихих интеллигентов
шестидлесятых», - сказал он, прихлёбывая из чашки. «А зря я чуть было не
отказался от такого прекрасного бульона!»- и к восторгу хозяйки добавил:
«Я бы осилил ещё чашечку.» Когда с бульоном было покончено, к нему через
всю комнату над головами поплыла из прихожей именинница-гитара. «Нет,
нет, - запротестовал Булат, -Я только что добросовестно отработал два
часа. Если вы не возражаете, то мне хотелось бы услышать Гришу, а потом
я Вам что-нибудь почитаю из своих новых стихов. Хорошо?»
В те далёкие годы моя песня «Шансонье» (посвящение Жоржу Брассенсу) была
довольно популярна, мои друзья стали усиленно советовать: «Брассенса,
спой Брассенса...» «Брассенса?- удивился Булат, - Вы поёте Брассенса?» Я
смущенно объяснил, что моя песня – просто посвящение Жоржу Брассенсу,
коим я очарован, как и другими французкими шансонье, после просмотра
фильма «Франция. Песня». Голос Булата, в хоре моих друзей с просьбой
спеть именно эту песню, был решающим...
Окончился сеанс, как время пробежало...
Мне песни пел Брассанс, французкий Окуджава...
Мсье Жорж, поставьте пальцы на лады,
Над вашей старой трубкой тает дым,
Слова звучат естественно и чисто!
Мсье Жорж, поставтье пальцы на лады,
Над вашей старой трубкой тает дым,
И песенка весёлого флейтиста...
«Гриша, - обратился ко мне Булат, - а как вы догадались, что мы с Жоржем
были добрыми друзьями? Я даже пробивал его концерт в Москве. Правда,
безрезультатно... «Он черезчур скабрезен»,- уверяли меня ханжи из
Управления Культуры. А песня ваша хороша, только, если Вам не сложно,
проговаривайте свои стихи неспешно, со вкусом. Зря вы их не цените и
спешите.Свои стихи надо любить!» Я до сих пор ловлю себя на мысли, что я
продолжаю спешить и, тем самым , лишаю своих слушателей возможности
вникнуть в содержание. Ловлю и всегда при этом вспоминаю Булата. «А вы
знаете, - вдруг сказал наш гость, - обращаясь к «тихим инеллигентам»,
мне хотелось бы прочитать вам одно стихотворение связанное с моим
романом «Путешествие дилетантов». Это было почти пять лет назад. Я
напечатал этот роман в «Дружбе народов», а мои друзья шутя сказали мне,
что если бы роман был написан на современную тему, его следовало бы
назать «Прогулки фраеров». Я заглянул в словарь и обнаружил, что
по-немецки буквально: фраер - франт, жених, а в обиходном смысле мнение
обывателя об интеллигентном человеке.»
Он откинулся на спину, слегка приподнял подбородок и негромко, но внятно
(он то умел ценить выстраданное слово) немного нараспев прочитал:
|
